Латовая ностальгия: когда-то Банк Латвии был независимым

Экономическую историю независимой республики с самого начала формировали неудачные, а то и заведомо мошеннические финансовые операции — такое парадоксальное заключение сделал профессор истории Эрикс Екабсонс на научной конференции, посвященной 100–летию главного денежного учреждения страны! С ним не смог поспорить даже ведущий, гуру Латвийского радио Эдуардс Лининьш, который тоже упомянул "финансовую слабость"

"Очень уважаемый банкир еврейской национальности"

Но большинство историков на конференции все же хвалили достижения предков как некой высшей исчезнувшей цивилизации. Коллега по цеху Айварс Странга поднял на щит первого главу Минфина ЛР Рингольда Калнинга. Долго проживший в Санкт–Петербурге сын младолатыша скверно, почти анекдотично, говорил по–латышски. Еще он был чрезвычайно скуп — но, по словам профессора Странги, именно это поспособствовало формированию национальной денежной системы.

Однако у колыбели латышской денежки стояли, как часто бывает, "инородцы":

— Изидорс Фридманис был банкиром еврейского происхождения. На начало Первой мировой ему не принадлежал частный банк, но — банковская контора. Во время войны он отправился в путь беженца и встретил в Петербурге Калнинга. Тот не был шовинистом, между ними образовалось сотрудничество. После войны Фридманис основал в Риге Ссудно–сберегательный банк, и, начиная с лета 1921 года, присылал Калнингу сообщения о финансовой ситуации…

Вторым соратником Калнинга по созданию лата во всех тонкостях был "банкир английского типа", что тогда считалось синонимом солидности и неучастия в спекулятивных сделках — Замуэлс Закс. Третьим — Беньямин Зивс, окончивший Кенигсбергский университет, во время Первой мировой оказавшийся в Украине, а оттуда эмигрировавший в Латвию.

— Возможно, евреи заслужили места если не в совете — это все же политическая должность — но в правлении Банка Латвии, — констатировал А. Странга. — Но они его не получили!

"Нам не нужны немцы и евреи, ибо хозяйственная борьба с ними еще не закончена", — такой лозунг был в начале 20–х годов XX века в ходу в Латвии. Знакомая песня, не правда ли?

Цикличность кризисов капитализма

Доктор исторических наук Янис Шилиньш начал с того, что в 1922 году в Европе была благоприятная экономическая конъюнктура, а в Латвии — хороший урожай. Никто не мог подумать, что всего через семь лет Старый и Новый Свет накроет Великая депрессия… Потому Рига с оптимизмом взирала в будущее и вводила собственный лат! Банк Латвии в то время играл ключевую роль в народном хозяйстве:

— Это был не только эмиссионный банк — он выдавал и сравнительно дешевые кредиты, выгодней, чем частные банки.

На балансе Банка Латвии в начале 20–х находилась астрономическая сумма в 1,3 миллиарда латов. В 1935 году, в свою очередь, ВВП на человека в год составлял 584 лата. Это было 13–е место в Европе, или эквивалентно уровню тогдашних Италии и Ирландии. "Наша золотая валюта", — так любовно назвал историк лат, который тогда был приравнен к французскому франку. Экономика развивалась весьма эффективно, даже несмотря на кризис начала 30–х годов.

По словам Я. Шилиньша, в 1940 году новый режим начал с того, что запустил в обращение огромное количество державшихся в Банке Латвии латов, отчего тот быстро потерял в цене, еще до обмена на рубль. "Германия только закончила эту разрушительную работу".

"Огромное развитие общественной мысли"

Так профессор Гатис Круминьш охарактеризовал Атмоды латышского народа. По его словам, отцы–основатели национальной хозяйственной системы были энциклопедически образованными людьми! К примеру, Карлис Улманис — много путешествовал по миру… Да и Российская империя, как ни крути, была хоть и регулируемая — но все–таки рыночная экономика.

— После 700 лет Ливонии на нашей территории сформировано государство! — восторгался господин Круминьш. "Национальный латышский капитал", — тогда это было нормальное явление. Хотя изначально при создании центрального финансового учреждения рассматривался вариант иностранного участия.

В свою очередь, сейчас в Латвии все еще чувствуется советское понимание, когда частное считается второстепенным по сравнению с государственным, и существуют такие компании, как Latvenergo, Latvijas Dzeļzceļš…

Доктор исторических наук Инета Липша сказала, что в начале 20–х годов прошлого века вполне существовала модель, когда при "пустой государственной кассе" в страну заходило акционерное общество, выполнявшее функции центробанка. Да и вообще, рассматривалась возможность продать треть акций населению — чтобы потом по ним рассчитаться!

— Мы нашли британских финансистов, но их условия были столь драконовскими, — рассказывает о ситуации столетней давности И. Липша. Нельзя же было заложить все леса Латвии!

Вообще в те годы, после непрерывных войн и смены режимов, люди были столь бедны, что вынуждены были продавать все имущество — только чтобы купить еды… В результате и начался "путь к Банку Латвии как к автономному государственному учреждению".

Эдуардс Лининьш со своей стороны вспомнил с ностальгией времена первоначального накопления латвийского капитализма в 90–е годы — когда населению раздали приватизационные сертификаты с идеей покупки ценных бумаг, но ничего путного не вышло, потому что, в отличие от начала XX века, латвийцы "сидели в бочке". Первым президентом нового БЛ стал Эйнарс Репше (выходец из национал–радикального ДННЛ!)
Однако, по словам профессора Эрикса Екабсонса, истоки политического руководства экономикой нужно искать в прошлом веке. Уже Первый сейм отправил в Банк Латвии своих "свадебных генералов" — будь то социал–демократы или латгальские католики… Причем "советников" БЛ, назначаемых по партийной квоте, нельзя было освобождать от должности в течение трех лет!

— Тогда была другая планка у общества, — мягко отметил Г. Круминьш.

А вот Э. Екабсонс сказал, что по подобной же схеме строились все политэкономические сделки:

— Купля–продажа должностей в ответ на разные услуги. Так два депутата польской фракции сейма попали в руководство Земельного банка, потому что поддержали правительство!

Айварс Странга, в свою очередь, сказал, что в начале своей деятельности Банк Латвии присваивал кредиты не по успешности конкретного экономического проекта — а по политической лояльности. И латышу деньги было получить легче, чем "инородцу".