Секреты выживания культуры во время пандемии и войны

В последние три года мировая культура столкнулась с двумя серьезными испытаниями — сначала пандемия, а потом события 24 февраля. Как удается культуре выживать в таких условиях?

Оркестр онлайн

— Больше двух лет коронавирусной инфекции — это жесточайший удар по культуре! — говорит глава Фонда Германа Брауна Инна Давыдова. — А потом пришли другие вызовы.

В начале пандемии сначала отоспались дней десять, а потом стали, что называется, "собирать голову" и думать, что мы можем делать. Хотя делать нельзя было ничего.

Пришлось освоить работу онлайн, которую я очень не любила. Но тогда у нас как раз начался европейский проект, охватывающий Латвию, Эстонию и Швецию. Я его придумала, возглавила — мы сразу включились в онлайн–обучение и обмен. Это проект со студентами, воспитание молодежи в ключе, который даст ей возможность найти свое место в жизни. Потому что одна из больших проблем Европы — безработица, особенно среди молодежи. Это один из факторов, согласно которому даются деньги на проекты по конкурсу, который нужно выиграть.

Мы не просто можем ребят выучить и поднять на другой уровень, но и подготовить к сопутствующей профессии. Например, музыкальный менеджер, человек, работающий в студии звукозаписи, медиазаписи, в разных музыкальных проектах, создающий проекты. Просто разбудить какие–то другие сферы.

Мы ведь все много работаем над шлифовкой своего основного инструмента — рук, голоса. И все забывают, что мир–то шире. У музыкантов нет времени, да и не направляет их никто на расширение профессиональной специализации. А поскольку сейчас идет сужение этой специализации, то каждый становится винтиком.

Если говорить глобально, моя задача как раз противоположная — чтобы не было винтиков, а были личности. Для этого они должны быть гармонично разнообразными и сбалансированно развиты. Летом заключительный аккорд для молодежи был у нас в Швеции, а осенью мы проводили конференцию для педагогов.

Это еще одно направление работы Фонда Германа Брауна, которым мы активно занимались во время первого локдауна. И еще стали делать то, против чего я упиралась, но о чем мне знающие люди говорят уже лет 10 — что свои музыкальные лекции я должна записывать на видео, чтобы их можно было слушать. Эти лекции превратились в фильмы — мы купили несколько компьютерных программ, позволяющих разнообразить визуальный ряд.

Я успела сделать пять фильмов — как будто немного, но учитывая, что приходилось осваивать совершенно новые области, это был большой шаг.

И еще мне удалось поработать по проекту интервью с интересными людьми. Мне все никак не удавалось получить деньги на этот проект — заходила с разных сторон. А во время локдауна получилось! Сделала четыре таких видеоинтервью, учитывая, что с талантливейшей скрипачкой Элиной Букшей мы сделали интервью и на русском, и на латышском. Еще одно — с Андресом Мустоненом, создателем и бессменным руководителем вот уже 50 лет ансамбля Hortus Musicus, интервью с выдающимся скрипачом Вадимом Глузманом, пианистом Вестардом Шимкусом, саксофонистом, организатором джазовых фестивалей Денисом Пашкевичем и певцом Анатолием Сафиулиным.

Выглянуть в "окошко"

— Как только ослабили карантин, в окошке, мы смогли у себя в зале "Артиссимо" провести несколько концертов. Но в октябре 2020–го нас всех снова "закрыли". А мы продолжили делать интервью и фильмы с записями моих музыкальных лекций. О Бахе там 50 минут, о Генделе — больше часа, примерно до часу Вивальди, а по Гайдну — две лекции. Чем дальше, тем больше мне это нравится.

Потом открылось окошечко в 2021–м, и я рванула в Швецию со своей коллегой, где неделю должна была работать с ребятами. А тут как раз Швецию закрыли — позже всех! — они долго держались. И я вынуждена была работать с ребятами онлайн, сидя в гостинице.

Когда ослаблялись ограничения летом 2020–го и 2021–го, мы проводили в Тарту международный мастер–класс. А потом можно было дать очный концерт — играл Молодежный оркестр, дирижером которого была Элина Букша, которая к тому же солировала в трех произведениях. А когда разрешили концерт в Дубултской церкви, это было просто братание. Обнимались — так локдаун и онлайн всем надоели!

А на концерте Вадима Глузмана уже разрешили только ползала, а потом снова все закрыли.

Первое время нам все–таки выплачивали пособие. И надо отдать должное Министерству культуры — они компенсировали затраты на билеты отмененных концертов.

Но народная артистка РФ, солистка Большого театра Ирина Долженко все–таки приезжала. А когда мы захотели пригласить ее еще раз, нам пришлось писать длинное письмо с обоснованием, почему именно она нам нужна.

"Я открыта всему миру"

— События после 24 февраля повлияли на нас и эмоционально, и в том ключе, что сейчас мы не можем приглашать музыкантов из России. Но у меня никогда не было однобокой позиции, я всегда была открыта всему миру.

И я всегда приглашала русских музыкантов — когда это было непопулярно, когда стало модно, а потом снова непопулярно. Если мне не запретят, буду это делать и впредь. Я всегда была открыта всему миру — у меня гастролировали и американцы, и японцы, и бразильцы. И Европа, и Россия, и Белоруссия. У меня никогда не было стремления оградить себя от какой–то части музыкальной жизни. Поэтому для меня был очень болезненным вопрос, как решаются судьбы музыкантов в Европе.

Я понимаю первую реакцию бойкота, понимаю, что есть люди, которые открыто выражают поддержку тем действиям, которые считаю неправомерными. Но, как и всегда, уверена, что огульно выплескивать с водой ребенка, разрушать связи — это означает разрушать культуру. Связи всегда можно наладить и приладить, но речь идет о масштабных, эпохальных решениях, которые повлияют потом на судьбы последующих поколений. И поскольку сегодня люди, занимающиеся культурой, отмечают, что она отходит на другой план, ощущаю себя хранителем. Не потому, что не приветствую новое — просто связь времен нельзя разрушать.

Вероятно, это удобный повод и для экономической войны в сфере культуры, устранения целых пластов конкурентов. Да, наверняка — где–то не станет конкурентов на оперной сцене, где–то — на конкурсах. Но меня волнует духовная брешь, разрыв.

В апреле у нас пела Люба Каретникова — Мусоргского, Свиридова. Люди рыдали! И я рада, что наша страна не закрыла сцену для произведений российских композиторов. Но недавно мне позвонил молоденький менеджер из нашей Оперы, где в июне должен выступать выдающийся пианист Григорий Соколов, и спросил, сделал ли он соответствующее заявление.

Я ответила, что он, во–первых, жертвует деньги со своих концертов для страдающих сегодня, а во–вторых, знает ли парень, кто такой Соколов. "Нет, я не углублялся", — был ответ. "Ну так углубитесь", — сказал я и повесила трубку.

Если какое–то недалекое руководство одного итальянского университета решило запретить курс по Достоевскому — что можно сделать? Этот захлест неизбежен.

Мне непонятны и люди, которые отказываются от своих русских родственников. Они ставят личные отношения в зависимость от чьих–то политических амбиций.

С другой стороны — мы что, первые, с кем это происходит? Такой мотив или другой. Но я не хочу в этом участвовать и это множить.