Еврейская Латгалия: обширный мир, который остался в прошлом

Когда–то на территории, которая сейчас принадлежит Латвийской Республике, проживала большая еврейская община. Это было связано с тем, что Российская империя разрешила евреям проживание на большей ее части — включив Витебскую и Курляндскую губернию в пределы пресловутой черты оседлости.

В частности, в Латгалии большая еврейская община, доставшаяся России в наследство от Речи Посполитой, просуществовала еще более столетия. За это время здесь сложилась специфическая культура еврейского местечка, оставившая богатый след в рассказах и воспоминаниях.

Коробейники, торговцы, ремесленники…

В Даугавпилсе живет историк и краевед Иосиф Рочко, в течение многих лет занимающийся исследованием истории местной еврейской общины. В частности, на страницах своей книги "Евреи в Латгалии" Рочко рассказывает об особой еврейской культуре, существовавшей в пределах этого региона на протяжении XIX и начала XX века.

В частности, у латгальских евреев расцвели ремесленничество и мелкая торговля: лавочничество, коробейничество… Это было связано с тем, что большинство евреев в черте оседлости зарегистрировались мещанами. Однако мещанам предписывалось жить в городах — в связи с чем они не могли заниматься сельским хозяйством. В итоге разносчики с мешком или сундуком за плечами превратились в обыденную часть пейзажа — они обходили дом за домом, предлагая свои товары. Этот сундук латгальские крестьяне называли kramka. Поэтому и евреев–разносчиков именовали в тех краях kramnieki. Впрочем, иногда их называли и lupatnieki. Для многих евреев мелкая торговля вразнос была единственной возможностью выжить.

Еврейские разносчики отличались характерным внешним видом — большинство из них носили длинные волосы на висках (знаменитые пейсы), сильно изношенную одежду, потрепанные сапоги или ботинки и шапки из блестящей мягкой кожи с козырьком. В руках — длинный конский хлыст или палка, чтобы отгонять собак. На шее — красная шаль, помогавшая, как тогда верили, отпугивать волков. Для этой цели использовался и хранимый в кармане свисток. Разносчики, как правило, были хорошими знатоками психологии, что позволяло им вступать в контакт с людьми самых разных национальностей, вероисповеданий, образования, вкусов и привычек. У своих постоянных клиентов они были известны не по фамилиям, а исключительно по именам, зачастую уменьшительным — Абрамка, Ицка, Ицик, Мойше, Йоська, Мовше, Хаим, Сролик, Бенцка, Додка и т. д.

Они продавали населению все что угодно — одежду, швейные иглы, банты, ткани, пуговицы, спицы для вязания, курительные трубки, табак, посуду, игрушки, лекарства, пищевые продукты (у бедняков особой популярностью пользовалась селедка) и т. д. Некоторые товары они специально доставали по заказам своих клиентов. Иосиф Рочко приводит воспоминания о евреях–разносчиках, путешествовавших со своими передвижными лавками. "Когда он выбрал железный аршин, разрезал разные узлы на своем мешке, тогда стала видна его лавка. Какие богатства там можно было увидеть!.. Одним словом, целая лавка, за всю жизнь такого не видали!" Если дела шли хорошо, то разносчик нанимал помощников или даже покупал тележку с лошадью. Его ждали с нетерпением повсюду — и в бедной крестьянской хижине, и в помещичьем доме. Так как в силу высоких пошлин заграничные товары были весьма дороги, у разносчиков зачастую были налажены связи с контрабандистами, позволявшие доставать и сбывать разные вещи по щадящим ценам.

Другим традиционным еврейским промыслом было ремесленничество. Особенно ценились жестянщики и стекольщики. Они приходили со своим материалом, выполняли различный ремонт по дому, стеклили окна и на месте чинили керосиновые фонарики. Они же устанавливали в домах настенные часы, изготавливали весы из обломков разбитых чугунных котлов. Рочко приводит воспоминания о еврейских разносчиках и ремесленниках, принадлежащие перу латышского писателя XIX века Леонарда Шулманиса. Тот описывает, в частности, пожилого жестянщика и стекольщика по имени Мейер — его всюду ждали с нетерпением. Этот страдающий одышкой человек не только чинил окна и фонарики, но и изготавливал противни для выпечки хлеба и поддоны для пчелиных ульев, лейки, прочие изделия из жести. "Вспоминаю, как он, стонущий и пыхтящий, однажды вошел в комнату отца, распорол старую прокладку на куртке и вытащил несколько вшитых золотых денег. Передал моему отцу с просьбой положить их в Вирцавскую ссудно–сберегательную кассу", — пишет Шулманис.

Также были евреи–сапожники, портные, кровельщики, крывшие щепой крыши, обойщики, обивавшие старую мебель, каменщики, печники. Были евреи–молочники, покупавшие молоко в господских усадьбах и перепродававшие его потом в городах. В более поздние времена некоторые евреи занялись перекупкой скота и скупкой зерна.

Впрочем, еврейские скупщики зерна, как правило, были всего лишь агентами, трудившимися на крупных торговцев. Их одежду украшали воротники и галстуки, они ездили на легких пружинных двуколках, рассуждали с владельцами поместий о политике, играли с ними в карты — и в целом считались представителями более высокого слоя общества, чем большинство их соплеменников. Трудолюбием отличались не только мужчины, но и женщины. Рочко приводит свидетельство жительницы города Прейли. Та вспоминала: "К нам приезжала еврейка, шила платье. Они работали очень старательно, от зари до захода солнца. Нас поражали их работоспособность и упорство, религиозность и мудрость. В то же время они были замкнутыми и неразговорчивыми".

Во враждебном окружении

При этом евреи в большинстве своем крепко держались веры своих отцов и национальных обычаев. Даже торговцы строго соблюдали свои шаббаты — так что по субботам все лавки стояли закрытыми, а торговля почти полностью прекращалась почти во всех городках и местечках. Бродячие разносчики, невзирая на все трудности, неукоснительно соблюдали кашрут, требовавший определенных продуктов для питания. Даже самый последний торговец, который всю неделю бродил по деревням с грузом мелочевки за спиной, терпеливо снося насмешки, шутки селян, проклятия и побои, накануне субботы возвращался в свой бедный домишко, надевал праздничное платье и в кругу семьи торжественно устраивал шаббатный ужин. При всей своей бедности он осознавал себя представителем избранного народа…

Христиане относились к своим соседям–евреям по–разному. С одной стороны, были распространены антисемитские предрассудки. Они существовали и в XVIII, и в XIX, и в начале XX века, приведя в 40–х годах прошлого столетия к массовому соучастию населения оккупированных нацистами территорий в развязанном ими Холокосте.

Иосиф Рочко объясняет стойкость этих предрассудков традиционным для любого социума подозрительным отношением к людям, живущим своей замкнутой общиной, своей религией и своими обычаями.

"Антисемитизм не редок даже сейчас — и уж тем более тогда, в XIX веке, многие с подозрением косились на этих странных людей, живущих несколько обособленно. Свои праздники, свои школы, свои синагоги — все не как у нормальных людей! Опять же большинство евреев жили в городах — и традиционное недоверие "деревенских" к "городским" только усиливало антисемитские чувства. Евреи традиционно занимались торговлей и ремеслом, поэтому существовал стереотип, что они более богатые. Евреи, мол, не работают, а только торгуют. Как обычно, ходили толки: кровососы, на добрых христианах наживаются", — объясняет историк.

И эти предрассудки не были вполне безобидными — зачастую они приводили к трагедиям. "В начале XIX века было несколько случаев ложных обвинений евреев в ритуальных преступлениях ("кровавых наветов"), когда они якобы убивали христианских детей, чтобы использовать их кровь в религиозных целях. Чтобы прекратить подобные обвинения, 28 февраля 1817 года было опубликовано высочайшее повеление прекратить очередное секретное следствие в городе Гродно по поводу убийства крестьянской девочки. 6 марта того же года обер–прокурор Синода князь А. Н. Голицын разослал губернаторам по приказу царя циркуляр, где говорилось: "Чтобы впредь евреи не привлекались к ответственности по обвинению в умерщвлении христианских детей без всяких улик по единому предрассудку, что якобы они имеют нужду в христианской крови, но несли бы где случилось смертоубийство и подозрение падало на евреев, без предубеждения, однако ж, что они сделали сие для получения христианской крови, то было бы производимо следствие на законном основании по доказательствам, к самому происшествию относящимся, наравне с людьми прочих вероисповеданий, которые уличались бы в преступлении смертоубийства".

Но повеление, данное Александром Первым, было забыто им самим. В 1823 году в г. Велиже Витебской губернии началось дело по обвинению евреев в убийстве христианского мальчика, однако его закрыли за отсутствием улик. Осенью 1825 года царь распорядился вновь расследовать это дело. Затем оно тянулось еще десять лет и закончилось оправданием обвиняемых", — отмечает историк Александр Миндлин.

В Российской империи именно евреи оказались одним из самых угнетенных этносов — помимо ограничения в передвижениях (запрет на посещение губерний, не входивших в черту оседлости) они были поражены и в ряде других прав. Требуется все же отметить, что некоторая эмансипация еврейства в государстве хоть и медленно, но происходила. Так, в 1859 году был издан высочайший указ, благодаря которому запрет на передвижение вне черты оседлости более не распространялся на зажиточных евреев, имеющих статус купцов первой гильдии. В итоге к началу XX века в Петербурге проживало немало богатых евреев — и позднее слухи приписывали им немалую степень влияния на "святого старца" Григория Распутина, ставшего благодаря своим связям с царской семьей одним из самых влиятельных людей в империи.

С 1861 года свободу передвижения получили евреи с высшим образованием, имевшие ученые степени докторов. В последующие годы это разрешение коснулось и еврейских докторов, не имевших ученой степени. С 1872 года запрет был снят с евреев, окончивших курс обучения в Петербургском технологическом университете. С 19 января 1879 года право повсеместного жительства было предоставлено евреям, окончившим курс высших учебных заведений (в том числе и медицинских), аптекарским помощникам, дантистам, фельдшерам и повивальным бабкам, лицам, изучающим фармацевтику, фельдшерское и повивальное искусство.

Также запрет на проживание вне черты оседлости не распространялся на лиц, имевших архаичный уже к тому моменту статус цеховых ремесленников и отставных нижних чинов, поступивших на воинскую службу по рекрутскому набору. Поскольку со времен императора Николая I еврейских юношей начали рекрутировать в царскую армию, потом оказалось и достаточно много еврейских отставников, получивших право на свободу передвижения.

Впрочем, не все вышеперечисленные способы вырваться из черты оседлости были такими уж легкими. Начиная с 80–х гг. XIX века в высших учебных заведениях империи действовала процентная норма — допустимый максимум студентов–евреев (3% в столицах, 5% в прочих городах, 10% в черте оседлости). Ремесленные же цеха во всех городах черты оседлости, кроме Одессы, в 80–х годах были распущены.

Взгляды с пожелтевших страниц…

Официозная пресса страны зачастую распространяла антисемитизм. Неприязнь консервативных публицистов к евреям во многом объяснялась тем, что в конце XIX — начале XX века немало еврейских юношей влились в революционное движение. Этот факт вполне объяснялся угнетенным положением еврейства в России, стремлением добиться для себя равноправия. Вовлечение евреев в политические движения начиналось с малого. "С началом прошлого века в еврейской среде обнаружилось некоторое народное движение. Стали выходить еврейские газеты, устраиваться театральные представления. Молодое поколение сильно увлеклось политическими вопросами. Стали зачитываться русскими прогрессивными газетами, брошюрами — и по–русски начали разговаривать чаще, чем по–еврейски", — свидетельствует Рочко. Осмысление происходящего вокруг быстро перешло в стремление к активным действиям. Это стремление привело к созданию в 1897 году подпольной еврейской социалистической партии "Бунд" (Всеобщий еврейский рабочий союз в Литве, Польше и России).

Раввин Александр Борода пишет, что к началу XX века евреи в черте оседлости все больше чувствовали дуновение "воздуха свободы" — но вот действовал он на разных людей совершенно по–разному. "Были евреи, которые активно пошли в революцию. Вырвавшись из местечек, из черты оседлости, они хотели построить новый мир, который основан на других принципах — без ограничений по сословному признаку, без консерватизма, от которого устала вся страна. Другие видели развитие в рамках национальной идеи, например, партия "Бунд" — они хотели новой жизни, но без выхода на интернациональную площадку. Они тоже были социалистами, но национально ориентированными. С ними активно конкурировали сионисты разных направлений — от социалистов до религиозных, полагавшие, что еврейский народ должен строить свое государство в Палестине, а не участвовать в чужих проектах", — рассказывает Борода.

Те, кто не готов был идти в революционное движение, старались вырваться из угнетения путем эмиграции. Только в США ежегодно эмигрировало из России в среднем по 120 до 200 тысяч человек. Они всходили на борт трансатлантических пароходов и отправлялись в Америку. "Официально царское правительство эмиграцию не разрешало, но к тому времени коррупция в стране была возведена в ранг государственной политики, так что любой желающий прекрасно знал, кому и какую взятку он должен дать, чтобы выправить себе и своей семье заграничные паспорта. Как только выходец из России оказывался за границей, он сразу попадал в хорошо налаженную машину Международного пула по перевозке эмигрантов, созданного в 1891 году крупнейшими трансатлантическими компаниями. Пул регулировал плату за проезд, равномерно распределял пассажиров между пароходами", — пишет историк Семен Белкин. В итоге значительная часть представителей современной еврейской общины указывает в числе своих предков и тех, кто более ста лет назад жили в черте оседлости.

Что же до черты оседлости, то она прекратила свое существование в 1915 году — но лишь де–факто. Шла Первая мировая война, российская армия начала под натиском вражеских армий "Великое отступление". И 19 августа в МВД "ввиду чрезвычайных обстоятельств военного времени" разрешили–таки проживание евреев в городских поселениях вне черты оседлости — однако за исключением столиц и местностей, находящихся в ведении министров императорского двора и военного ведомства (то есть дворцовых пригородов Санкт–Петербурга и всей прифронтовой полосы).

Официально же черту оседлости отменило уже в 1917 году Временное правительство. Впоследствии многочисленное когда–то население прежней черты оседлости серьезно проредили еще два раза. В ходе Гражданской войны по этим территориям вновь прошлась волна погромов, а в годы Второй мировой войны здесь — зачастую при поддержке местного населения — свирепствовал Холокост.

Большинство из тех евреев, кто избежали смерти, разъехались по всему миру — в США, в Палестину и в другие страны. В итоге обширнейший еврейский мир, прежде существовавший в Латгалии, остался главным образом лишь в музеях и на страницах мемуаров.

Гордость нации

Немало латгальских евреев стали на новой родине знаменитыми деятелями искусств, юристами, политиками, военными деятелями и т. д.

В частности, можно вспомнить таких уроженцев Латгалии, как художник Марк Ротко, актер Соломон Михоэлс, композитор Оскар Строк, цирковой артист Николай Поляков ("клоун Коко"). Но это лишь самые знаменитые латгальские евреи.

А ведь были еще раввин–талмудист Кац–Каган Меир Симха, художник Соломон Гершов, политик и писатель, нарком юстиции в первом советском правительстве Исаак Штейнберг, его брат, критик и философ Аарон Штейнберг, глава "Моссада" Иссер Харель, революционер и позднее член советского правительства Марк Дейч, советский разведчик Григорий Хейфец, историки Йоэл Вейнберг, Иосиф Штейман, Борис Волкович, Залман Якуб.

Можно еще упомянуть генерального прокурора американского штата Нью–Джерси Давида Виленца, британского хирурга Стенфорда Кейда, художников Мауриса (Мориса) Киша и Григория Длугача, пианистку и педагога Надежду Дукстулькайте, философа Эли Сигеля, ученую–экономиста Эсфирь Гурвич, кинорежиссера Александра Столпера…