Семьдесят лет творчества: романтизм и достоверность Иманта Ланцманиса

В такой полноте творчество Иманта Ланцманиса, экс–директора Рундальского дворца–музея, историка, автора книг, художника, педагога, доктора искусствоведения еще не представало. Во всех пространствах Большого выставочного зала развернута выставка под простым названием "Искусство Иманта Ланцманиса".

Близко общаясь с Имантом около 30 лет, всегда поражалась, какая это удивительная личность. Человек–эпоха, "человек–дворец", широко образованный и глубоко эрудированный, постоянно учившийся в жизни новому, осваивавший старинные трактаты и специальные архивные материалы, выучивший для этого немецкий и старонемецкий. Еще и для того, чтобы общаться с потомками Биронов, в основном говорящими по–немецки.

Он их всех собрал по разным странам, и они регулярно приезжали в Рундале на праздник дворца 24 мая. Вот и сейчас на открытие столь полной экспозиции творчества своего друга из Мюнхена прибыли прямые потомки герцога Бирона — Эрнст Иоганн с супругой Элизабет.

Впрочем, для того чтобы рассказать о более чем 50–летней истории "Ланцманис и Рундале", не хватило бы всей газетной площади. Так что сосредоточимся на экспозиции, в которой далеко не только картины и рисунки — пейзажи, натюрморты, жанровые картины, портреты, философские и на библейские темы работы, но и фотографии, эксизы, книги, которые написал художник, видео недавних событий.

Имант Николаевич всегда писал картины — другое дело, что для этого оставалось немного времени. А теперь 81–летний Ланцманис, будучи уже четыре года на пенсии, говорит, что отдается любимому делу — живописи — с наслаждением.

— Здесь представлено абсолютно все, что я сделал, — делится художник с вашим корреспондентом. — С одной стороны, это немало, а с другой — ну конечно, столько десятилетий прошло… Дома стены опустели. Удалось получить работы и изо всех коллекций. Получилась такая наглядная панорама. И первая работа — 1952 год. Это рисунок, который я сделал на первом курсе Художественного училища им. Я. Розенталя. В 1954–м — вот эту небольшую акварель. И так до последней работы, которая была завершена буквально перед тем, как отправить все это в Ригу. Это обширная панорама, ровно 70 лет работы…

"Всегда есть идея…"

Живопись Ланцманиса, напоминающая картины старых мастеров, у искусствоведов отнесена к концептуальному романтизму. Откуда сие?

— Этот термин придумала моя ныне покойная супруга Иева — не то в качестве шутки, не то всерьез, для моей выставки в 1999 году. У нас спросили, как это можно было бы обозначить. И тогда мы с Иевой, смеясь, придумали определение.

Да, тут есть кое–что от концептуализма, потому что всегда исхожу из идеи, концепции, но в то же время для меня исключительно важен какой–то романтический настрой, какие–то фантазии. И Иева сказала тогда, что преобладает все же романтизм. Но не сам он, а романтический концептуализм. И в общем–то это довольно точно отображает то, что я хочу. Многие в моей жизни продиктовано некими романтическими стремлениями.

О философии своих работ мой собеседник говорит так:

— С одной стороны, для меня важно, чтобы все это было максимально достоверно, наглядно. Реалистично, пожалуй, не то слово. Я хочу, чтобы это все было абсолютно убедительно. Чтобы соответствовало тому, что мы созерцаем глазами, и в то же время тому, что отражено на фотографиях. Как–то совмещать то, что видим перед собой, на какой–то плоскости. И как метод, и как результат. Это полный реализм, но все отдано во власть фантазии.

Потому что я все время хочу все–таки писать картину, в которой есть и какое–то было повествование, но и какая–то — не скажу, мораль, но какие–то моральные выводы. Вот это мой цикл из восьми работ "Пятая заповедь" говорит о том, что война — это плохо, показывает хаос и безумство разрушения. И в революции, и в войне — все в движении. Есть в какой–то мере и послесловие — в виде памятника. Это, конечно, хорошо — желание отдавать дань геройству и мученичеству, но с другой стороны, это превращается порой в дань публичной традиции, как обязательная составная часть государственной власти… Порой даже довольно лицемерно. На одной из картин — сцены из "Апокалипсиса" евангелиста Иоанна.

Я действительно воспринимаю жизнь как романтический спектакль, а с другой — у меня все–таки есть свои устои, идеи, убеждения — то, что хочу передать и другим.

Как у Шекспира и Достоевского

Последние две работы — это "Пляска смерти", написаны под впечатлением всего того, что сейчас творится, сделал где–то в марте. Одна — "Крестьяне и воины смерти" — ночью на поляне танцуют крестьяне с такими существами… с зелеными лицами в капюшонах.

А самая последняя, более мрачная — "Ярмарка смерти с деревом самоубийц и с разрушающейся каруселью". Изобразил сельскую ярмарку примерно XV века, где продаются яды и прочее для самоубийц.

Это снимает тяжесть подлинной смерти ежедневной, переносится на какой–то уровень — как в трагедиях Шекспира, романах Достоевского. И вообще речь идет о любых других трагических вещах, которые возвышают, а не придавливают.

Это воспринимается как торжество мысли, а не как некие мрачные и страшные вещи. И то же самое о смерти — она может быть величественна, зажигательна. Не зря memento mori показано обширно в Средние века, и не только. В сущности, это всегда актуально.

Другая работы представляет собой аллегорию семи смертных грехов — ненависть, обжорство, сладострастие. Одни играют в карты, там голая девица, другие пьют пиво — довольно мрачная картина.

"Просто персонаж"

У Иманта не так много автопортретов, но…

— По сути он один — с яблоком. Я делал картину в качестве плаката для моей фотовыставки, посвященной истории яблока. Это даже не автопортрет. А вот изображаю я себя на жанровых картинах, где являюсь действующим лицом, частенько это четыре картины, которые посвящены усадьбе Калети в разные эпохи, ну и тоже на других. Я не интересуюсь в этом смысле собою, просто использую себя как фигурку среди других персонажей.

Мы с Элизабет Бирон подходим к ее большому портрету работы Ланцманиса — на дальнем плане изображена герцогини Доротея с младшей дочкой Доротеей, обе легендарные личности. Здесь же и портрет ее супруга, современного Эрнста Иоганна Бирона. А вот и небольшие герцогиня Бенигма Готлиб и Эрнст Иоганн, еще "тот". Предки и потомки…

— В "Библейских рассказах" — я везде использую своих коллег, которые с удовольствием надевают костюмы и очень талантливо мне позируют. Вот как в этой "Тайной вечере" и еще двух картинах этого цикла. Так что это во многом предстает таким достоверным — здесь не придуманные люди, а совершенно реальные персонажи со своими характерами. Я очень благодарен своим коллегам.

"Тайная вечеря", "Господь над нами" и "Голгофа" — этот цикл из трех картин принадлежит моему Рундальскому музею. Они будут висеть в бывших герцогских конюшнях, где воспроизведена часть интерьера церквей. И не ради тщеславия, а ради того,чтобы дополнить экспозицию. Там есть работы XVII века, а эти совсем новые…

А в двух других залах — фотосессии для подготовки картин, три моих огромных тома, посвященных реставрации, истории и инвентаризации Рундале. И книги о местных усадьбах. Показаны мои заметки 1959 года, из которых выросла книга о геральдике, которая вышла в 2007–м.