Октябрьская революция: на еврейских мозгах, латышских штыках и русских дураках

125 лет назад красные латышские стрелки подавили в Москве мятеж левых эсеров и помогли большевикам удержаться у власти.

"Заслуги латышей отмечены, про них, как правило, пиши: любые фланги обеспечены, когда на флангах — латыши!" — так писал о стрелках пролетарский поэт Демьян Бедный. Их называли "красными преторианцами" — в годы Гражданской войны латышские стрелки отметились по всей территории России.

Однако когда большевики окончательно закрепились у власти, многие из стрелков вернулись на родину. Жить при власти, которую сами же они и помогали устанавливать, латышские стрелки не пожелали.

Выплеск пассионарности

Надо отметить, что в начале XX века латыши переживали пассионарный взрыв, подобного которому не было ни до ни после в истории этого небольшого народа.

Публицист Амирам Григоров пишет, что царская Россия не была к латышам благосклонна — потому что управлялась во многом прибалтийским дворянством немецкого происхождения. "Латыши не могли получить землю, вообще идея наделения латышей и эстонцев землей блокировалась на самом верху. Тут интересно, что прибалтийские крестьяне получили вольную задолго до освобождения крестьян в России, но без земли. Они были вынуждены наниматься сезонными рабочими (батрачить) у немцев, заниматься отходничеством, отправляться в Петербург и Витебск — устраиваться няньками и чернорабочими. Во время мировой войны прибалтийские крестьяне охотно шли в русскую армию, они верили, что война против немцев наделит их землей. Так возникли "латышские стрелки" как явление", — отмечает Григоров.

В 1915 году российские военные власти приступили к формированию национальных латышских частей. Сначала латышские части использовались против немцев на территории самой Латвии — геройски сражались с германцами на знаменитом "Острове смерти", на Пулеметной горке. Однако мировая война привела к мало кем предвидимому изначально финалу — Российская империя, призвавшая латышей под ружье, прекратила существовать. И с перетеканием, как говорили большевики, "империалистической войны в гражданскую" прибалты во военной форме отметились в самых разных частях бывшей Российской империи.

Их переброска на территорию России началась 22 ноября 1917 года, когда 6–й Тукумский полк (2,5 тыс. человек) в полном составе был переведен в Петроград — где его бойцы превратились в своеобразных "преторианцев" советской власти. Через несколько дней за ним отправилась сводная рота латышских стрелков, которой было поручено участвовать в охране Совнаркома в Смольном.

Именно латышские стрелки охраняли большевистских руководителей (включая Ленина и Свердлова) в ходе их переезда из Петрограда в Москву 10–11 марта 1918 года. В ходе этого переезда у стрелков, кстати, на станции Малая Вишера возникла ссора с балтийскими матросами — дело едва не дошло до перестрелки.

13 апреля Совнарком издал указ о создании Латышской стрелковой советской дивизии во главе с полковником бывшей императорской армии Иоакимом Вацетисом (много лет спустя застреленным в сталинском застенке). Она состояла из трех бригад — по три стрелковых полка и два артиллерийских дивизиона в каждой. Также в составе дивизии имелся кавалерийский полк, инженерный батальон, батальон связи и авиационный отряд (18 аэропланов), тяжелая гаубичная батарея (восемь английских гаубиц "Виккерс"), зенитная батарея (четырех зенитных орудия).

Вместо прежних офицеров, отказавшихся служить большевикам, дивизию доукомплектовали новыми командирами–латышами. Стоит также отметить, что 9–й Латышский стрелковый полк нес комендантскую службу в Кремле. Кроме того, отдельные латышские стрелковые части, батальоны и группы, организационно действовавшие самостоятельно, были сформированы из находившихся в эвакуации латышских рабочих в Архангельске, Пензе, Саратове, Витебске и других городах. Всего к осени 1918–го в рядах латышских стрелков в России насчитывалось 24 тысячи человек.

Военный корреспондент при латышских войсках Янис Пориетис писал: "После падения Риги, большевистской октябрьской революции и вторжения немцев в феврале 1918 г. в Лифляндию всю широкую Россию наводнили латышские стрелки. Восемь испытанных в боях полков держали в своей власти страну. Достаточно было одной роты, взвода и даже меньшего подразделения, чтобы власть была в руках стрелков. Их боялись все. Им подчинялись города, села, местечки. Они никому не уступали дороги. Шапка на затылок, с раскрытым воротом на груди, с винтовкой, повешенной на плече прикладом вверх, так они колесили по России от края до края, сметая тех, кто становился на их пути. Латышские стрелки были везде: в городах, селах, станицах, на фронтах — северном, южном, восточном и западном. Стрелковые батальоны и роты призывались туда, где угрожали опасность и мятежи".

"Пожарная команда"

Латыш, получивший у большевиков какую–либо большую должность, как правило, начинал с того, что подтягивал в качестве ближайших подчиненных своих соплеменников. Поэтому в зарождающейся Красной армии командиров–латышей было достаточно много. Да и в целом роль латышских стрелков в гражданской войне на территории России была очень значительной — они играли важную роль не только в воинских подразделениях, но и в органах ЧК. Поэтому их несомненная доблесть на фронте сочетается с очень специфическими воспоминаниями о некоторых из латышских стрелков.

Однако легенда о том, что именно они расстреляли царскую семью, именно что легенда, которая не подтверждается документами. Но вот то, что не подлежит сомнению — именно латышские стрелки сыграли ключевую роль в том, что советская власть удержалась летом 1918–го.

Латышские стрелки приняли важнейшее участие в подавлении антибольшевистских мятежей в Москве, Ярославле, Рыбинске и некоторых других местах. Уже на следующий день после начала мятежа в Москве латыши начали брать штурмом захваченные здания. Восставшие эсеры (разошедшиеся с большевиками члены партии социалистов–революционеров) проявили нерешительность — так и не стали штурмовать Кремль. А уже на следующий день 1–й и 2–й латышские стрелковые полки при поддержке артиллерии выбили восставших из всех стратегически важных объектов.

Российский эмигрантский историк Николай Нефедов, написавший опубликованную в 1982 году журналом "Вече" книгу "Красные латышские стрелки", так изображает штурм эсеровских позиций: "По всему фронту забили пулеметы, с визгом и грохотом понеслись броневые машины. Установив "максимы" и "льюисы" на балконах и крышах, черноморские матросы поливали свинцовым дождем наступающих. Латышские стрелки, петляя, короткими перебежками приблизились к баррикадам, но здесь, неся большие потери от пулеметного огня, им пришлось залечь. Увидев, что лобовой атакой прорвать баррикады не так–то просто, стрелки стали задворками проникать в тыл противника. Бой велся не только на улицах, но и на лестницах и крышах, куда бросились стрелки, чтобы выбить матросов с их пулеметами. Каждый коридор, каждая лестница брались с боя".

Иоаким Вацетис в своей статье "Мятеж левых эсеров в июле 1918 г." писал, что потери стрелков были очень серьезными. Однако бунт был подавлен — и большевистское руководство очень высоко оценило участие в этом латышей.

Уже 12 июля Вацетис в знак признания его заслуг по представлению Ленина был назначен командующим Восточным фронтом Красной армии. Менее чем через два месяца он стал уже главнокомандующим всеми Вооруженными силами РСФСР.

Красный военспец–генштабист Андрей Снесарев, хорошо знавший Вацетиса, дал ему не слишком лестную характеристику: "У него просто, он одет граждански, толстый, жирный. По акценту скорее напоминает чухну. Кругом него только латыши… русским духом не пахнет… Он ординарен до крайности, мысли его простоваты, разумны, если угодно, но и только. О русском народе он говорит с худо скрываемым презрением и повторяет, что ему нужна палка… Словом, ловкий инородец, взобравшийся наверх среди русского кладбища, ловко потрафивший власть имущим… В области Ген. Штаба в нем виден недоучка, а потому и дилетант, а еще более фантазер. На мой вопрос, сколько штыков в Красной армии, он отвечает незнанием, но прибавляет, что к весне будет втрое больше, чем теперь… И этот неготовый, полуиспеченный специалист, вдобавок фантазер, стоит во главе всего дела. Какие же шансы?"

В 1918 г. восстание за восстанием вспыхивали по всей России — и латышские стрелки использовались большевиками в качестве "пожарной команды". Пориетис свидетельствует, что, узнав, что в наступление идут латышские стрелки, население тех мест обращалось в бегство. Ходили страшные байки — дескать, стрелки убивают всех на своем пути и сжигают до основания деревни.

"Поэтому все мужчины и женщины, услышав о приближении латышских стрелков, бежали в лес. В деревнях оставались только старики. Это повторялось в каждой деревне", — пишет Пориетис. Он уверяет, что слухи о жестокости стрелков были страшно преувеличены — они вели себя в занимаемых ими деревнях достаточно "корректно".

С другой стороны, историк Нефедов сообщает о расправе над рабочими восставшего Ижевска, устроенной комдивом Волдемаром Азиным. "Родственники непокорных рабочих, в том числе старики и женщины, по приказу Азина были расстреляны в первый же день. Повторилась кровавая ярославская баня. За взятие Ижевска Азин был награжден орденом Красного Знамени", — отмечает Нефедов.

К слову, Азин снискал к себе такую "любовь", что, когда в феврале 1920–го он попал в плен к белым, те категорически отказались его обменивать. Способ, каким его отправили на тот свет, вызывает разногласия у историков: по одной версии, он был привязан к двум коням и разорван, по другой — привязан к двум согнутым деревьям и затем разорван, по третьей — повешен, по четвертой — "всего лишь" расстрелян.

Чёрная метка для Деникина

При этом надо сказать, что воевать стрелки умели, что и продемонстрировали летом того же 1918–го при обороне Казани от белочехов. Именно латыши составили костяк обороны — и в том, что город был сдан далеко не сразу, их прямая заслуга.

"5–й Латышский стрелковый полк понес в Казани большие потери. Остатки полка были переведены в Арзамас и приданы штабу фронта. За двухдневную оборону Казани 5–й латышский полк постановлением Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета был награжден Почетным красным знаменем. Это был первый подобный случай в Советской России", — писал Вацетис. Немногим позже латыши активно участвовали и в отвоевании Казани.

В дальнейшем латышские стрелки воевали у себя на родине в составе армии Латвийской советской социалистической республики, а также под Орлом — против войск Деникина, на Украине — против Махно, и в Крыму — против Врангеля. Есть даже мнение, что именно латышским стрелкам принадлежала решающая роль в отражении натиска Деникина на Москву.

"В самый тяжелый период нашей гражданской войны в октябре 1919 г., когда самому существованию Советской страны угрожала смертельная опасность и банды Деникина, заняв Орел, имели приказ захватить Москву, латышские стрелки своим героическим натиском и беззаветной преданностью делу пролетарской революции сломили упорство врага и положили начало разгрома сил южной контрреволюции", — заявлял командующий советским Южным фронтом Александр Егоров.

После же захвата латышами Харькова фактически рухнула вся выстроенная Деникиным система обороны. Всего в этих боях полегло примерно 9000 стрелков, но советскую власть они снова спасли.

Одновременно латышские стрелки же занимались подавлением крестьянских восстаний в тылу у большевиков. Вот случай, описываемый историком Нефедовым: "Окружив захваченное непокорными мужичками село Медведь, командир латышского отряда Чуксте подверг его обстрелу из трехдюймовых орудий. Уже после первых выпущенных снарядов деревянные дома запылали, как смоляные факелы. Пытавшиеся выбраться из Медведя повстанцы с боем начали пробиваться сквозь цепи латышских стрелков, но большей частью пали от меткого пулеметного огня. Около 200 повстанцев были взяты в плен. Советские власти не сообщили об их дальнейшей судьбе, но вряд ли можно сомневаться, что все они были расстреляны".

Стрелки взламывали оборону Врангеля на Перекопе. Выходившая в Севастополе газета "Таврический голос" сообщила: "В бою перед Перекопом латышские стрелки сражались с необыкновенной стойкостью и упорством. Пленных почти нет, так как латыши сопротивлялись до конца и ожесточенно рубились с нашими конниками". Военные действия стрелки закончили только тогда, когда из Крыма ушли корабли с эвакуировавшимися белыми войсками.

Отметим, что после окончания в России гражданской войны многие из стрелков не пожелали жить при советской власти, которую они помогали устанавливать, и вернулись на родину.

С 1921 по 1927 год их репатриировалось около 11 тысяч. Большинство из вернувшихся в Латвию стрелков в мирной жизни были крестьянами или, во всяком случае, происходили из крестьянских земель. И для них очень была важна земля. А правительство Карлиса Улманиса пообещало населению раздачу в собственность земли, хоть и небольших наделов. Данную землю реквизировали у бывших немецких баронов — и именно это (а не репрессии) позволило в значительной степени сбить в Латвии левые настроения. Многие же из тех латышских стрелков, которые решили остаться в СССР, впоследствии стали жертвами сталинских репрессий.

В современной Латвии, где все советское расценивается крайне плохо, красных латышских стрелков вспоминать не любят — хотя порою даже самые матерые националисты вполголоса не без гордости оговариваются, что, дескать, "прадедушка служил в стрелках".

Эту же затаенную гордость можно обнаружить и в работах современных латвийских историков, если уж они заводят речь о красных стрелках. Мол, идеалы у них, конечно, были неправильные, зато стрелки определяли судьбы огромной страны, которая ложилась под их сапоги, как некогда индейские империи под копыта лошадей конкистадоров. Трудно сказать, действительно ли сто лет назад бытовала относимая к тому времени поговорка о том, что "революция в России держится на еврейских мозгах, латышских штыках и русских дураках". Но доля истины в ней определенно имелась.

Эвакуация белых стрелков: Владивосток — Лиепая

Впрочем, в России латыши воевали не только за красных — определенное их количество присутствовало и в рядах Белого движения. Это те из стрелков, которые приняли решение не воевать на стороне красных и по возможности избежать участия в гражданской войне. Сразу вернуться на родину они не смогли — ведь у многих из них семьи, бежавшие от немецкой оккупации, оказались разбросаны по Украине, Заволжью, Уралу, Сибири.

Заручившись поддержкой командующего войсками Антанты в Сибири генерала Мориса Жанена, эта часть стрелков начала формировать специальные воинские подразделения, которые, как они надеялись, смогут поучаствовать в освобождении территории Латвии от немцев.

В октябре 1918 года с разрешения КОМУЧа (Комитет членов Всероссийского Учредительного собрания — организация, претендовавшая на статус всероссийского антибольшевистского правительства) в Троицке был организован Латышский батальон. Помимо бывших стрелков в него вошли и другие латыши — местные колонисты, а также беженцы.

На первом этапе в этот батальон старались не брать стрелков, отслуживших в Красной армии и сочувствовавших большевикам. Командирами нового формирования стали Петерис Дардзанс (бывший командир 1–го Даугавгривского полка) и Янис Курелис (экс–командир 5–го Земгальского полка). Кстати, много лет спустя, в 1944 году, Курелис попытается поднять антигитлеровское восстание в Латвии.

Впоследствии этот батальон поступил в подчинение правительству Александра Колчака. Однако адмирал Колчак и его окружение не очень–то доверяли данному подразделению. Впрочем, члены батальона нашли взаимопонимание у руководства Чехословацкого легиона, состоявшего из бывших военнопленных, так же как и латыши стремившихся поскорее вернуться на родину. Благодаря их поддержке стало возможным обмундирование и вооружение батальона. Английские и французские военные представители профинансировали выдачу латышам амуниции, договорившись с новым правительством Латвии о возмещении долга.

Латышский батальон с боями отступал под натиском красных — бок о бок с частями Восточного фронта Русской армии. В условиях суровейшей сибирской зимы 1919–1020 гг. батальон добрался до Владивостока — а уже 3 октября его бойцы высаживались с британских и французских судов в Лиепае.

Всего на родину вернулись тогда свыше тысячи солдат с семьями. За их транспортировку Франция взяла с Латвии 9 млн франков, а Великобритания — 130 тысяч фунтов стерлингов. Подразделение не стали расформировывать. Хотя война на территории новорожденного государства к тому времени уже закончилась, батальон был включен в состав латвийской армии.